При всей своей кажущейся несуразности с этими растрепанными и еще мокрыми волосами, причудливо заколотыми на затылке и в тоже время распущенными по плечам, с безумными глазами, медленно озирающимися по сторонам, с усталой улыбкой, то исчезающей, то появляющейся вновь, в помятом сарафане, у которого пуговицы застегнуты только на животе, а правая бретелька соскользнула с плеча, она все равно казалась ему сейчас самой прекрасной на свете. Она стояла на пороге, свет лампы за ее спиной прятал ее лицо во тьме двора, такой густой, что даже луна не могла ее победить. Казалось, что она долго спала и только что проснулась — такой был у нее вид, хотя он не мог разглядеть выражение ее лица. Он только знал, что она улыбалась. Она всегда улыбалась, когда встречала его по возвращению. Она взмахнула рукой, приглашая его в дом, но он стоял перед крыльцом, разглядывая ее силуэт и не решаясь войти, как будто вслед за этим моментом кто-то включит невидимые часы и пойдет новый отсчет — отсчет времени до их следующего расставания.

Он так и не шелохнулся. Тогда она сама сделала шаг в пустоту, он услышал звук спускающихся по ступеням голых ступней и через мгновение он уже чувствовал ее руки на своей шее, всем телом она прислонилась к нему, и он почувствовал ту самую невероятную усталость, которая накопилась в ней за все время ее невероятно долгого ожидания. Она так ждала его и вот он вернулся. Он обнял ее одной рукой, слегка прижимая к себе, и только тогда наклонил голову на ее плечо, зарылся носом в ее шелковистые волосы, пахнущие морем, и почувствовал как она обмякла у него на руках, такая стройная и дивная, словно они встретились в первый раз и она — прелестная незнакомка, безрассудно кидающаяся на шею первому встречному.

— Ну, здравствуй...

Он произнес это тихо и почему-то прискорбно. Она отпустила его и сделала стыдливый шаг назад, опустив голову. Только сейчас, в свете звезд, он понял, что она не изменилась и пожалуй, уже никогда не изменится. Возможно, именно это он ценил в ней больше всего. Она почему-то засмущалась, потом развернулась и легко побежала в дом, однако на пороге изящно развернулась на одной ноге и искоса посмотрела в его сторону, словно боялась поманить. Наконец, она улыбнулась и быстро скрылась в доме.

С минуту он смотрел на дверной проем, залитый золотым светом, где теперь ее больше нет. Ночь была удивительно хороша, сад благоухал ароматами цветов, журчали цикады. Полная луна словно смеялась в небе во весь свой беззубый рот. Он поднял голову вверх и долго смотрел в нее, бледную и одинокую, проплывающую в облаках, пока не заметил, что золотой свет погас и дом окутала таинственная тишина - странная помесь морского воздуха и тьмы. Он не шевелился, а только ждал.

Случайная туча закрыла собой бледный небесный лик и сад оказался погружен в кромешную тьму, словно кто-то набросил на сад фиолетовую шаль. И в этой тьме все вроде бы осталось прежним, но звуки и запахи как будто обострились и казались ярче и живее, чем мгновение назад. Со спины на него налетел легкий ветерок, превратившийся в две тонкие руки, которые нежно обвили его шею. Она стояла позади него, прижимаясь к нему всем телом, как будто одно это движение способно выразить всю ее тоску и боль одиночества. Он обернулся и увидел ее глаза. Лицо, озаренное светом луны, вновь засиявшей на небосклоне, казалось словно выточенным из мрамора, только глаза, такие живые глаза с безумным блеском сияли на этом удивительном лице, они смеялись. Смеялись, потому что были счастливы — редкие мгновения южного портового города. Он не улыбался, так как давно разучился это делать. Однако она чувствовала что происходило в его душе, поэтому ее улыбок хватало на двоих, ведь они предназначаются только ему и ей самой они совершенно ни к чему.

Казалось, ситуация подошла к тому моменту, когда он должен был бы сгрести в охапку ее стройное и гибкое тело, припечатать к себе и навсегда опорочить грубым и дерзким прикосновением. В конце концов, он мог бы просто ее поцеловать, ведь она бы не сопротивлялась. Он же стоял перед ней, засунув руки в карманы брюк, и снисходительно глядел в ее лукавые глаза. Ну конечно же она все понимает, да и ни к чему это.

Постепенно шорохи и запахи снова занимают его мозг больше, чем она, таинственная, сонная и прекрасная, он уже слышит шум моря где-то там, за домом, где ночь пожирает звезды. Он поднял голову, чтобы посмотреть на небо; все так же не вынимая рук из карманов, он обошел ее и присел на лавочку, белевшую между старых яблонь и слив. Сейчас самое время сказать ей то, что он никогда еще не говорил ни одной женщине и, наверное, так никогда и не скажет. Она стояла все на том же месте, все еще чувствуя на себе прикосновения к его телу, немного разочарованная, но по-прежнему улыбающаяся. Как бы ей хотелось забыться, словно во сне, чтобы больше не вспоминать его с его вечным молчанием и глубокомысленными взглядами. Им было, что сказать друг другу, но они оба молчали.

Она обернулась и посмотрела на человека, который был не в состоянии отвернуть от нее взора. Ее глаза, такие живые и лучистые, блестящие в свете луны, были обращены к согбенной фигуре, спрятавшейся в тени деревьев. Она могла бы подойти и сесть рядом, ведь он не был бы против, но она, словно подчиняясь его бездействию, покорно стояла на месте, подставляя себя его взору. Невольно ее руки коснулись собственного тела, она поправила бретельку сарафана, дотронулась до волос, поправив упавшие пряди, которые даже в таком виде казались ему самим совершенством, но все это она делала скорее машинально, смущаясь его молчанием и тем, что он, достав из внутреннего кармана кителя сигареты и зажигалку, закурил, омрачая лунное таинство красными вспышками. Сейчас она прощала ему это. Впрочем, не существует ничего такого, что бы они не смогли простить друг другу, пожалуй, действительно ничего.

В короткой вспышке она увидела его глаза. Это были глаза скорби. Ведь он всегда любил ее и будет любить, хотя сама эта мысль причиняла ему невероятную боль. Вот она стоит перед ним, почти раздетая, хотя этой ночью так свежо. Он смотрел на ее руки, упершиеся в бока, на колено, кокетливо выглядывающее из-под сарафана. Она стоит перед ним, слегка подбоченясь, гордая и независимая, несуразно-прекрасная... Возможно, что он все-таки должен ей что-то сказать. Но разве он может говорить, когда видит ее глаза, живые и юные, пропитанные фиолетовым светом этой южной ночи? Наконец она предает его молчание и подбегает к нему, садится рядом, обнимая его за плечи и стараясь заглянуть в его глаза. Ее тонкие чуткие пальцы касаются его лица, трогают появившиеся морщинки у глаз, первый снег на висках. Она улыбается и одновременно грустит, и ее волосы... волосы, ласкающие его руки, и голая ступня, раздавившая маленький красный огонек — все, что осталось от сигареты, упавшей на землю около его ботинка, и губы, чуткие губы, что-то шептавшие ему на ухо, словно легкий бриз — безмолвный друг ночных цикад и лунного света. Эта ночь, наполненная ее присутствием, казалась ему (да, казалась, потому что реальность больше похожа на сон, на миф, на легенду, старую и давно забытую...) чем-то необыкновенным, чему свидетелем он больше никогда не будет и о чем он не смел мечтать вдали от дома — вдали от дома, где они жили когда-то вместе...

Ночь словно застыла вокруг них. В благоухании ночных ароматов, в трепете ночного шороха, они сидели друг подле друга, спрятавшись от луны в тени яблони. Редкая ночная птица пролетала над ними, едва слышно хлопая крыльями, словно заблудшая в ночи душа. Сад наполнился светлячками — живыми звездами, плавающими в космосе предрассветной прохлады. Звезды небесные молча взирали на них со своей головокружительной высоты, пытаясь затмить их своим ледяным великолепием. Он сидел на месте так, словно боялся пошевелиться, впрочем, она положила голову ему на плечо и, казалось, заснула. Ее ладонь, такая нежная и прохладная, словно морская вода на закате, лежала на его ладони, вкушая ее утомительный покой. Не в силах более наблюдать таинства природы, он закрыл глаза, прислушиваясь к шуму моря, такому успокаивающему и умиротворенному...

...Его разбудил первый луч солнца, поднимающего из-за гор. Еще не открывая глаза он понял, что сидит в саду один, хотя здесь так весело поют птицы и цветы, радуясь встрече нового дня, дружно расправляя лепестки, подставляют их лучам проснувшегося солнца. Он вспомнил ее... Как часто она любила трепать его волосы, как она любила смеяться — он почти помнил ее голос. Боже, как все это ужасно, подумал он, закрывая глаза. Слезы омрачили испещренное морщинами немолодое лицо. Он вспомнил ее, такую легкую и все еще по-детски невинную. Да, вчера она была здесь, подумал он, закрывая лицо руками и склоняя голову. Да, вчера она была здесь... Вся жестокость этих слов заключалась в их невозможности. Хотя это был не сон. Он все еще помнил тепло ее рук — вот оно, лежит на его раскрытой ладони, и ее фиолетовые глаза, распущенные по плечам волосы — разве он мог забыть ее улыбку? Не мог он забыть так же и того, что она далеко-далеко отсюда, в море, что так спокойно шумит за домом, в котором она утонула двадцать лет назад...

2000 г.

Вся литерография

 Светопись • Мэтры • Мыслеблудие • ПРОКИНО • Аниме • AMV

Архив X-files • Худразбор • Мандалы • Промптзона • Демиург

Главная страница

2016-2023 © Таэма Дрейден, НеРеалии